– Непременно освобожу, – пообещал он, и Алаяйя, склонившись, поцеловала его в лоб. От ее разбитых губ остался кровавый след. «Я не заслуживаю такого поцелуя, – подумал Тирион. – Если бы не я, с ней бы ничего не случилось».

Не стирая крови со лба, он посмотрел на королеву:

– Я никогда не любил тебя, Серсея, но ты моя сестра, и я не делал тебе зла. До настоящего времени. Эта выходка тебе даром не пройдет, так и знай. Я не знаю еще, как поступлю с тобой, но со временем решу. Когда-нибудь, будучи весела и благополучна, ты вдруг ощутишь во рту вкус пепла и поймешь, что я уплатил свой долг.

Отец как-то сказал ему, что на войне все решает миг, когда одна из армий обращается в бегство. Пусть это войско не менее многочисленно, чем миг назад, пусть оно по-прежнему вооружено и одето в доспехи – тот, кто побежал, уже не обернется, чтобы принять бой. Так же было и с Серсеей.

– Убирайся! – только и смогла ответить она. – Прочь с моих глаз!

– Доброй тебе ночи, – поклонился Тирион. – И приятных снов.

Он шел к башне Десницы, и тысяча обутых в броню ног топотала у него в голове. «Надо было предвидеть это с первого же раза, когда я пролез в потайной шкаф Катаи». Возможно, он просто не хотел об этом думать. Когда он взобрался по лестнице, ноги у него разболелись. Он послал Пода за вином и прошел в спальню.

На кровати под балдахином, поджав ноги, сидела Шая – голая, но с золотой цепью на груди. Цепь была составлена из золотых рук, сжимающих одна другую.

Этого Тирион никак не ожидал.

– Что ты тут делаешь?

Она со смехом погладила цепь.

– Хоть чьи-то руки почувствовать на себе… только эти, золотые, холодноваты.

Тирион на миг онемел. Как сказать ей, что вместо нее взяли другую женщину, которая вполне может умереть, если с Джоффри в бою что-то случится? Он вытер со лба кровь Алаяйи.

– Леди Лоллис…

– Да спит она. Только и знает, что дрыхнуть, корова, да еще жрать, а иногда и за едой засыпает. Еда изо рта валится в постель, а она так и лежит, пока не уберешь. Подумаешь, позабавились с ней – эка важность!

– Ее мать говорит, что она больна.

– Брюхата, только и всего.

Тирион оглядел комнату – со времени его ухода здесь ничего не изменилось.

– Как ты сюда вошла? Покажи мне дверь.

– Лорд Варис завязал мне глаза, и я ничего не видела. Только в одном месте разглядела пол… там такая картинка выложена из мелких кусочков.

– Мозаика?

– Ага. Черная и красная, вроде как дракон. А так везде темно было. Мы спустились по приставной лестнице и долго шли – я совсем запуталась. Один раз мы остановились, и он отпер какую-то железную калитку. Дракон был после, уже за ней. Потом поднялись по другой лестнице в коридор, очень низкий – я пригнулась, а лорду Варису не иначе как ползти пришлось.

Тирион обошел спальню, и ему показалось, что один из светильников держится непрочно. Привстав на цыпочки, Тирион повернул его, и оттуда выпал огарок. Тростник, разбросанный по каменному полу, тоже как будто не был нарушен.

– Не хочет ли милорд лечь в постель? – спросила Шая.

– Сейчас. – Тирион открыл шкаф, выбросил оттуда одежду и ощупал заднюю стенку. Что годится для публичного дома, может пригодиться и в замке… но нет, прочное дерево не поддавалось. Выступающий камень у окна тоже не уступил, сколько Тирион ни налегал на него. Раздосадованный, он вернулся к Шае.

Она развязала ему тесемки и обняла за шею.

– У тебя плечи как каменные. Иди ко мне скорее. – Но когда ее ноги обвились вокруг Тириона, мужская сила его подвела. Шая, почувствовав это, скользнула под одеяло и стала ласкать его ртом, но и тогда не смогла возбудить.

Немного погодя он ее остановил.

– Что с тобой? – спросила она. Вся невинность мира заключалась в этом юном лице.

«Невинность? Это у шлюхи-то? Права Серсея – ты думаешь не тем местом, дурак».

– Давай-ка спать, милая. – Он погладил Шаю по голове. Но когда она уже уснула, он еще долго лежал, держа в ладони ее маленькую грудь и прислушиваясь к ее дыханию.

Кейтилин

В Великом Чертоге Риверрана было слишком одиноко ужинать вдвоем. Тени наполняли зал. Один факел погас, и остались гореть только три. Кейтилин сидела, глядя в свой кубок. Вино казалось ей кислым и водянистым. Бриенна поместилась напротив. Высокое место отца между ними пустовало, как и все прочие сиденья. Даже слуги, отпущенные Кейтилин на праздник, ушли.

Даже сквозь толстые стены было слышно, как веселятся на дворе. Сир Десмонд выкатил из подвалов двадцать бочек, и народ поднимал рога темного эля за скорое возвращение Эдмара и взятие Роббом Крэга.

«Нельзя их винить, – думала Кейтилин. – Они ничего не знают. А если бы и знали, что им за дело? Они не знали моих сыновей. Не видели, как Бран лазит по крышам, и сердце не замирало у них в груди, охваченное гордостью и ужасом. Не слышали, как он смеется, не улыбались, глядя, как тянется Рикон за старшими братьями». Ужин стоял перед ней нетронутым: форель, обернутая ломтиками ветчины, салат из вершков репы с красным укропом, горошек, лук и горячий хлеб. Бриенна поглощала все это добросовестно, словно выполняя очередную задачу. «Я становлюсь угрюмой, – думала Кейтилин. – Не нахожу больше радости в мясе и меде, а смех и песни кажутся мне подозрительными. Я соткана из горя, праха и злой тоски, а на месте сердца у меня пустота».

Ей невыносимо было слушать, как жует другая.

– Бриенна, тебе со мной скучно. Ступай повеселись, если хочешь. Выпей эля и попляши под арфу Раймунда.

– Я не создана для веселья, миледи. – Бриенна разломила большими руками краюху черного хлеба и уставилась на нее, словно забыв, для чего она нужна. – Но если вы приказываете, я…

Кейтилин видела, как она мучается.

– Я просто подумала, что с ними тебе будет приятнее, чем со мной.

– Мне и тут хорошо. – Девушка принялась подбирать хлебом соус с тарелки.

– Утром прилетела еще одна птица. – Кейтилин сама не знала, к чему это говорит. – Мейстер тотчас же разбудил меня. Он исполнил свой долг, но лучше бы он этого не делал. – Она не собиралась ничего говорить Бриенне. Никто не знал об этом, кроме нее самой и мейстера Вимана, и Кейтилин хотела сохранить это в тайне, пока… пока…

«Пока что? Глупая женщина – как будто сохранение тайны делает утрату менее горькой! Как будто, если ты будешь молчать, это превратится в сон, в полузабытый кошмар. О, если бы боги могли сотворить чудо…»

– Новости из Королевской Гавани? – спросила Бриенна.

– Если бы. Птица прилетела из замка Сервин от сира Родрика, моего кастеляна. – Черные крылья, черные вести. – Он собрал людей, сколько смог, и идет на Винтерфелл, чтобы отбить замок обратно. – (Кому это нужно теперь?) – Но он пишет… он пишет, что…

– Миледи, в чем дело? Что-нибудь о ваших сыновьях?

Какой простой вопрос – вот если бы и ответ на него был столь же прост. Слова застряли у Кейтилин в горле.

– У меня больше нет сыновей, кроме Робба. – Она выговорила это страшное известие, не всхлипнув, – и на том спасибо.

– Миледи? – в ужасе воскликнула Бриенна.

– Бран и Рикон пытались бежать, но их схватили на мельнице, на берегу Желудевой. Теон Грейджой поместил их головы на стене Винтерфелла. Теон Грейджой, который ел за моим столом с десятилетнего возраста. – «Вот я и сказала это, да простят меня боги. Я сказала, и теперь это – правда».

Лицо Бриенны расплылось перед ней. Девушка протянула руку через стол, но так и не коснулась Кейтилин, словно боясь потревожить ее.

– Я… не нахожу слов, миледи. Добрая моя госпожа. Ваши сыновья теперь на небе…

– На небе? – взъярилась Кейтилин. – Что это за боги, если они допустили такое? Рикон был совсем еще дитя – чем он заслужил такую смерть? А Бран… когда я уехала на юг, он еще не открыл глаз после падения. Я покинула его до того, как он очнулся. Теперь я уже больше не вернусь к нему, не услышу, как он смеется. – Она показала Бриенне свои ладони. – Эти шрамы… когда Бран лежал без чувств, они послали убийцу перерезать ему горло. Бран погиб бы тогда, и я вместе с ним, но волк Брана сам перегрыз глотку тому человеку. Должно быть, Теон и волков тоже убил. Иначе они не дали бы мальчиков в обиду. Как Серый Ветер Робба. А у дочерей моих больше нет волков.