А потом – долго – с ней оставались лишь боль, огонь, сжигавший ее недра, и шепот звезд.

Она проснулась, ощущая пепел во рту.

– Нет, – простонала она, – не надо, пожалуйста.

– Кхалиси? – Чхику склонилась к ней испуганной голубкой.

Шатер утопал во мраке, спокойном и тихом. Хлопья пепла поднимались от жаровни, и Дени провожала их взглядом до дымового отверстия. Летят, подумала она. У меня были крылья, я летала. Но это был только сон.

– Помогите мне, – прошептала она, пытаясь подняться. – Принесите мне… – Больно было даже говорить, и Дени не могла понять, чего она хочет. Откуда такая мука? Словно бы тело ее разорвали на части и сшили заново. – Я хочу…

– Да, кхалиси. – Чхику мгновенно исчезла, выбежав из шатра с криком. Дени нуждалась… в чем-то… в ком-то… в чем же? Это было важно, она понимала это. Ей было нужно то, чего нет важнее на белом свете. Она перекатилась на бок и попыталась, оперевшись локтем, сдвинуть одеяло, запутавшее ее ноги. Оно оказалось неимоверно тяжелым. Мир плыл вокруг нее. – Мне надо…

Ее нашли на ковре… она ползла к драконьим яйцам. Сир Джорах Мормонт взял Дени на руки и положил в ночные шелка, она и не сопротивлялась. За плечом рыцаря она увидела трех служанок, Чхого с крошечными усиками и широкое лицо Мирри Маз Дуур.

– Я должна, – попыталась сказать она. – Мне надо…

– …спать, принцесса… – продолжил за нее сир Джорах.

– Нет, – сказала Дени. – Прошу вас. Прошу.

– Да. – Рыцарь прикрыл ее шелком; тело Дени горело. – Спи и набирайся сил, кхалиси. Возвращайся к нам. – Тут Мирри Маз Дуур оказалась рядом, мейега приложила чашу к ее губам. Из нее пахло кислым молоком и еще чем-то горьким. Теплая жидкость побежала по подбородку. Каким-то образом Дени умудрилась проглотить питье. Шатер отступил, и сон вновь овладел ею. На этот раз Дени не видела снов. Она тихо и мирно плыла по поверхности не знавшего берегов черного моря.

Спустя какое-то время – через ночь, еще через день или через год, она не знала – Дени проснулась снова… В шатре было темно, шелковый полог хлопал как крылья, пропуская рвущийся снаружи ветер. На этот раз Дени не стала пытаться подняться.

– Ирри, – позвала она, – Чхику, Дореа. – Они немедленно оказались рядом. – Принесите пить, горло пересохло, – сказала она.

Ей принесли воды, она оказалась пресной и безвкусной, но Дени жадно выпила ее и послала Чхику за новой порцией. Ирри увлажнила мягкую тряпку и промокнула ей лоб.

– Я болела? – спросила Дени. Дотракийка кивнула. – Долго? – Влажная ткань успокаивала, но Ирри казалась такой печальной. Дотракийка кивнула.

– Долго, – прошептала она. Когда Чхику вернулась с водой, вместе с ней вошла Мирри Маз Дуур, глаза которой еще были полны сна.

– Пей, – проговорила она и, приподняв голову Дени, снова приложила к ее губам чашу – на этот раз только с вином. Сладким-сладким. Дени выпила и откинулась назад, прислушиваясь к звуку собственного дыхания. Она ощущала тяжесть в конечностях, и сон вновь овладел ею.

– Принесите мне… – проговорила она неразборчивым сонным голосом, – принесите… я хочу подержать…

– Да? – спросила мейега. – И чего же ты хочешь, кхалиси?

– Принесите мне… яйцо… драконье яйцо… пожалуйста… – Ресницы ее обратились в свинец, и не было сил, чтобы поднять их.

Когда Дени проснулась в третий раз, луч золотого света пробивался сквозь дымовое отверстие в шатре, и она лежала, обнимая драконье яйцо… бледное, с чешуйками цвета сливочного масла, пронизанное золотыми и бронзовыми вихрями. Дени ощущала исходивший от него внутренний жар. Под постельными шелками тонкий слой пота покрывал ее кожу. Драконья роса, сказала она себе. Слабые пальцы ее прикоснулись к поверхности скорлупы, к золотым завиткам, и где-то в глубине камня что-то пошевелилось, вздрогнуло, отвечая. Это не испугало ее. Все ее страхи сгинули в огне.

Дени прикоснулась ко лбу. Покрытая потом кожа показалась под рукой слишком холодной, но лихорадка исчезла. Она заставила себя сесть. Голова ее закружилась, и острая боль пронзила ее между ногами. И все же она ощущала в себе силу. На зов прибежали служанки.

– Воды, – сказала она. – Холодной, если найдете. И фруктов, лучше фиников.

– Как тебе угодно, кхалиси.

– Мне нужен сир Джорах, – сказала она вставая. Чхику подняла халат из песчаного шелка и набросила ей на плечи. – Потом теплую ванну, еще Мирри Маз Дуур и…

Память разом вернулась к ней, и она осеклась.

– А кхал Дрого? – с ужасом проговорила Дени, глядя на их лица. – Он уже…

– Кхал живет, – спокойно ответила Ирри… но Дени заметила мрак в ее глазах; едва выговорив два этих слова, служанка бросилась за водой.

Дени повернулась к Дореа:

– Скажи мне.

– Я… я приведу сира Джораха, – потупилась лисенийка и, склонив голову, выбежала из шатра.

Чхику тоже бы побежала, но Дени поймала ее за запястье и удержала на месте.

– Что случилось? Я должна знать. Дрого… и мой ребенок… – Почему же она только сейчас вспомнила про ребенка? – Мой сын… Рейего… где он? Я хочу видеть его.

Служанка потупила глаза.

– Мальчик… не выжил, кхалиси. – Голос ее превратился в испуганный шепот.

Дени отпустила руку. Сын мой мертв, подумала она, когда и Чхику оставила палатку. Она знала это. Она поняла это, еще когда пробудилась в первый раз и услышала плач Чхику. Нет, она знала это прежде, чем проснулась. Сон вернулся назад, внезапный и яркий, она вспомнила, как сгорел высокий муж с медной кожей и золотым серебром косы.

Значит, надо поплакать, поняла Дени, но глаза ее остались сухи как пепел. Все свои слезы она выплакала во сне, когда слезы превращались в пар на ее щеках. «Тот огонь выжег из меня все горе», – сказала она себе. Дени ощущала скорбь, и все же… Рейего оставил ее, его как бы никогда и не было.

Сир Джорах и Мирри Маз Дуур вошли несколько мгновений спустя и застали Дени стоящей над драконьими яйцами, два из которых оставались в своем ящике. Тем не менее ей показалось, что они были не холоднее того яйца, с которым она спала; это было чрезвычайно странно.

– Сир Джорах, подойдите ко мне, – сказала Дени. Она взяла его за руку, приложила к черному яйцу с алыми завитками. – Что вы чувствуете?

– Скорлупу, твердую как камень. – Рыцарь держался настороженно. – И чешуйки.

– А теплоту?

– Нет, это холодный камень. – Он убрал руку. – Принцесса, вам не будет плохо? Следует ли вставать при такой слабости?

– Слабости? Я хорошо себя чувствую, Джорах. – Чтобы доставить ему удовольствие, она опустилась на груду подушек. – Расскажите мне, как умер мой ребенок.

– Он и не жил, принцесса. Женщины говорили… – Он осекся, Дени заметила, как осунулся рыцарь, как хромал при ходьбе.

– Так что говорили женщины?

Сир Джорах отвернулся. В глазах его стояла боль.

– Они сказали, что дитя было…

Дени ждала, но сир Джорах не мог вымолвить эти слова. Лицо его потемнело от стыда, он казался ей полутрупом.

– Чудовищным, – докончила за него Мирри Маз Дуур. Рыцарь был могуч, но Дени вдруг поняла, что мейега сильнее его и более жестока, и бесконечно более опасна. – Я сама извлекла урода наружу. Он был слеп, покрыт чешуями, словно ящерица, с коротким хвостом и маленькими кожаными крылышками, как у летучей мыши. Когда я взяла его, плоть отвалилась с костей, и внутри оказались только могильные черви и запах тлена. Он был мертв уже не один год…

Это сделала тьма, подумала Дени. Та тьма, наползшая сзади, чтобы пожрать ее. Если бы она оглянулась, то пропала бы.

– Сын мой был жив и здоров, когда сир Джорах понес меня в этот шатер, – сказала она, – я сама ощущала, как он брыкается, просясь наружу.

– Так, наверное, и было, – ответила Мирри Маз Дуур. – И все же явившееся из твоего чрева создание было именно таким, как я сказала. Смерть была тогда в этом шатре, кхалиси.

– Тени, только тени, – буркнул сир Джорах, но Дени слышала сомнение в его голосе. – Я видел, мейега. Ты была одна и плясала с тенями.